МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ И МИРОВАЯ ПОЛИТИКА
В статье анализируются глобальные изменения на международной арене, которые в концентрированном виде отражают динамику сложнейших геополитических процессов, диалектику взаимосвязи старого и нового в мировой политике. Исследуются ее проблемные узлы и ключевые вопросы. Мировой политический процесс рассматривается как выражение гибкой подвижности, изменчивости, динамического взаимодействия множества объективных и субъективных факторов, определяющих содержание, характер и векторы эволюции мирового сообщества. Автор делает акцент на системной совокупности взаимозависимых субпроцессов: глобальных, региональных, локально-страновых, инерционных, кризисных и т. д. Прослеживаются диалектические взаимосвязи национального и глобального в мировой политике. Большое внимание уделяется роли социальных сетей в глобальном пространстве. Раскрываются особенности глобализации информационных процессов, их влияние на расстановку сил на мировой арене, геополитические возможности и потенциал информационной сферы в конкурентном соперничестве государств. Анализируются стратегические линии внешней политики России с учетом новейших тенденций, которые определяют ее геополитический статус и место в мировом сообществе. В актуальном проблемном преломлении осмысливаются особенности русофобии в мировой политике, ее фантомы и реальности. Концептуализируется важнейший вопрос мировой политики о достижении геополитических целей путем увеличения желательного или уменьшения нежелательного. Геополитически чрезвычайно важно, что именно культурно-гуманитарный императив лежит в основе «мягкой («гибкой или умной») силы», которая выходит на первый план мировой политики. «Мягкая сила» рассматривается как комплексный инструментарий решения внешнеполитических задач с опорой на возможности гражданского общества, информационно-коммуникационные, гуманитарные и другие методы и технологии. Вместе с тем обращено пристальное внимание на подводные рифы — риски деструктивного и противоправного использования «мягкой силы» в целях оказания политического давления на суверенные государства, вмешательства в их внутренние дела, манипулирования общественным мнением и сознанием.
Страны постсоветского пространства представляют для Китая особый интерес. После распада Советского Союза российское влияние в бывших республиках стало снижаться. Меняющейся ситуацией воспользовался Китай, который стал развивать отношения со странами Центральной Азии, а затем с Украиной, Белоруссией, государствами Южного Кавказа. Политике Китая способствовал внешнеполитический курс стран постсоветского пространства, которые стремились уменьшить зависимость от России. За четверть века политика Китая на постсоветском пространстве прошла эволюцию от разрозненных шагов, до скоординированной политики. Китай стал играть ключевую роль в торгово-экономическом развитии Центральной Азии, дополняя свою политику политическими механизмами. С целью дальнейшего укрепления своих позиций Китай предложил проект «Один пояс - один путь», который включает в себя проекты «Экономического пояса Шёлкового пути» и «Морского Шёлкового пути XXI века». Данные инициативы охватывают практически все бывшие советские республики, среди которых наибольшее значение имеют государства Центральной Азии. Этот район мира рассматривается Китаем в качестве плацдарма для последующего выхода на европейские рынки, в том числе и в обход российских территорий. В контексте развития китайской инициативы «Один пояс - один путь» встает вопрос о возможности его сопряжения с российским интеграционным проектом Евразийского экономического союза (ЕАЭС). Он рассматривается Россией для координации и реализации согласованной политики в экономической сфере со странами постсоветского пространства, обеспечения зоны свободного движения товаров, услуг и рабочей силы. Москва, так же как и Пекин, видит свою инициативу в качестве инструмента экономико-политического структурирования региона. Наличие двух геополитических проектов, которые в значительной мере являются конкурентами, ставит вопрос о перспективах сопряжения ЕАЭС и инициативы «Один пояс — один путь».
После развала Советского Союза в 1991 г. и увеличения количества прибрежных стран появилась необходимость обновления международно-правового статуса Каспийского моря. Старые советско-иранские соглашения, определяющие модальности юридического режима водоёма, более не отвечали насущным потребностям каспийских государств, так как не регулировали выдвинувшиеся на передний план аспекты взаимодействия: вопросы освоения и добычи углеводородных ресурсов, экологические требования к процессам разработки нефтегазоносных структур, допустимые объёмы вылова заметно сократившихся биологических ресурсов и т.п. Принятые некоторыми каспийскими государствами в одностороннем порядке меры не нашли поддержки у остальных соседей, что обострило ситуацию в регионе и негативно повлияло на ход переговоров по выработке международно-правового статуса водоёма в рамках Специальной рабочей группы на уровне заместителей министров иностранных дел прикаспийских государств.
В данной статье исследуется определяющая роль и положительное значение каспийских саммитов в деле формирования устойчивых механизмов многостороннего взаимодействия в регионе, развития отношений между государствами каспийской «пятёрки». Отмечены основные вехи многолетнего переговорного «марафона», особое внимание уделено субстантивному наполнению документов, принятых по итогам президентских встреч. Рассмотрены итоги I Каспийского саммита в Ашхабаде в 2002 г. и его позитивное влияние на сближение позиций сторон по «чувствительным» вопросам взаимодействия. Проанализированы положения совместной Декларации по итогам II Каспийского саммита в Тегеране в 2007 г., которая стала политическим ориентиром в каспийских делах до принятия базового юридического соглашения по правовому статусу водоёма — Конвенции. Подчёркнуто положительное значение Соглашения о сотрудничестве в сфере безопасности на Каспийском море, принятого в ходе III Каспийского саммита в Баку в 2010 г., для утверждения статуса Каспия как моря мира, спокойствия и добрососедства. Отмечен прорывной характер договорённостей лидеров прикаспийских государств по узловым вопросам сотрудничества в регионе в рамках IV Каспийского саммита в Астрахани в 2014 г. (закреплены в итоговом Заявлении), которые станут «каркасом» для будущих положений Конвенции по правовому статусу Каспийского моря.
Выявлена необходимость скорейшего нахождения компромиссов по оставшимся несогласованными аспектам взаимодействия для финализации базового соглашения по статусу водоёма и его подписания на Пятом Каспийском саммите в Казахстане.
Одним из самых важных игроков геополитического процесса в Каспийском регионе является Иран. В данной статье мы рассматривается политика Ирана по широкому спектру проблем в районе Каспийского моря, которую страна ведет со времен распада Советского Союза. На протяжении более двух десятилетий одной из важных задач министерства иностранных дел Ирана было определение международно-правового режима Каспийского моря, которое было осложнено геополитическими изменениями в регионе, связанными с распадом Советского Союза, и появлением в следствие этого новых прикаспийских стран — Туркменистана, Азербайджана и Казахстана. Изначально Иран пытался обосновать разделение моря, основываясь на бывших советско-иранских соглашениях. Однако новые прикаспийские государства считали, что геополитический статус претерпел фундаментальные изменения и предыдущие контракты не отвечают современным вызовам. В связи с этим актуальными для политики Ирана стали задачи сохранения национального интереса в максимальной степени и одновременно поддержание конструктивных отношений с другими прикаспийскими государствами, особенно с Российской Федерацией. Экологическое загрязнение и нехватка финансовых и технологических ресурсов для извлечения энергоносителей — серьезная проблема для Ирана в Каспийском море. Исламская Республика Иран все еще находится на этапе исследований в области добычи энергетических ресурсов в данном регионе и не вступил в массовый этап добычи из-за международных санкций. Однако после соглашения с Шестеркой и отмены санкций, у Ирана появилась возможность добычи нефти и газа из Каспия. Деятельность западных компаний и их тесное сотрудничество с новыми прикаспийскими государствами тоже являются для Ирана проблемой. Военное присутствие Запада, особенно США, в Каспийском регионе считается прямой угрозой безопасности с точки зрения Ирана, и Иран имеет серьезные возражения и опасения на этот счет.
ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ОТНОШЕНИЯ
В статье анализируется проработанность предложенной президентом В. Путиным стратегии «Большой Евразии» в российских официальных экономических и политических документах и программах развития. Исследуются внутренние и внешние факторы, влияющие на Евразийский союз, как базу для выстраивания отношений в рамках «Большой Евразии». Особый акцент делается на заинтересованности стран–членов ЕАЭС в развитии экономических связей со странами «Большой Евразии» с использованием возможностей Союза. При рассмотрении динамики переговорного процесса по заключению торгово-экономического соглашения между ЕАЭС и Китаем отдельно анализируются проблемы и возможности стран–членов Союза в экономических отношениях с КНР, а также уровень сочетаемости Евразийского союза и китайской инициативы «Один пояс — один путь». Отдельная часть статьи посвящена экономическому взаимодействию России и Китая и возможностям их взаимодействия в построении Большой Евразии.
ИСТОРИЯ И РЕЛИГИЯ
Twenty years have passed since the dissolution of the Soviet Union. Up until the point of dissolution, the Soviet authorities and intellectual elite had attempted to build a community in order to unite all Soviet citizens in the spirit of socialist modernisation. Although it is difficult to demonstrate that ‘a Soviet nation’ was successfully created [1], the attempt to build such a nation can serve as a case study through which to examine nation-building processes for constructivists as well as modernists . In addition to socialist modernisation, the Soviet nation aimed to be identified as a state, which would make it similar to the political nations dominant in western countries. Contrary to western tradition, however, it was not a nation state that provided full rights for all its citizens, but rather a socialist state that was ‘ruled by workers and peasantry’. Nevertheless, the authorities aimed to give the Soviet nation the characteristics of a specific nation state. “It was a nation that in historical terms strived, or more accurately part of which strived, to form or proclaim a particular state” [2]. While at the time of proclaiming the USSR there was no such thing as the Soviet nation, it can be assumed that it was intended to become a constructed titular nation. The majority of national communities, even created ones, have an ethnic core. However academics cannot agree on the kind of state the USSR was, to what extent it took into account the ethnicity of its multinational population, how much it reflected the values, culture, and interests of its largest population group (i.e., the Russians) or even whether it was a Russian national state despite the strong influence of Russian ideology and politics. Some Russian academics, especially those in nationalistic circles (e.g., Valerij Solovej) as well as western scholars such as Terry Martin and Geoffrey Hosking stressed that Russians dominated demographically and politically. However, the USSR did not aim to nurture traditional Russian values. It rather fostered the deethnicisation of Russians and the ethnicisation of non-Russian. Another group of scientists, including those from post-Soviet states (e.g., Žambyl Artykbaev, Otar Džanelidze, and Georgij Siamašvili) as well as western scholars (e.g., Rogers Brubaker) concede that positive processes such as the allotment of territory to republics and other territorial units, the constitution of authority and administrative apparatus, and the formation of the elites once characterised the ethnic history of the USSR. All these processes, however, were dominated by a lack of sovereignty, a loss of national identity, and damage to the living environment. Georgia rather than the USSR has always been regarded by the Georgian people as their mother country. The Soviet Union, which was considered to be a voluntary union of equal republics, was in fact an artificial creation that non-Russian nations were forced to join. The majority of Georgians did not therefore claim the USSR as their homeland: ‘The USSR was for its nations a socio-political state not a homeland’ [3].
Non-Russian citizens in the Soviet Union perceived the Russians to be a state-building ‘nation’ and the USSR a Russian state. The Soviet authorities, who predicated internationalism on the Russian language and new Russian culture, actively combated ethnic nationalism (including Russian nationalism, which was associated with chauvinism and a tsarist legacy). Although Russkost was considered to be a remnant of a disgraceful past, it was nonetheless used as a tool to sovietise society. Indeed, Russian language and culture were both conducive to the assimilation of non-Russians. ‘The Great Russian nation’ was to be ‘the first among equals’ and thus Russia provided. Soviet state with certain features of ethnicity. However, Russian characteristics were never treated as instrumental to the USSR, because the aim was to form a new socialist, national community, that was beyond ethnicity, rather than to convert the citizens of the former USSR into Russians. Soviet ideology and science thus set the direction for nationality policy in the USSR, especially in terms of forming a Soviet nation. Based on the foregoing, the present paper identifies how the ethnic character of both the Soviet nation and the state.
ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ
Обоснована сущность государственной гендерной политики на современном этапе в Республике Беларусь. Раскрыты региональные особенности реализации государственного программного документа «Национальный план действий по обеспечению гендерного равенства на 2017-2020 годы». Показан опыт проектирования регионального плана реализации государственной гендерной политики Минского городского исполнительного комитета на 2017-2020 годы на примере Академии управления при Президенте Республики Беларусь.
В широком значении под гендерной политикой понимается одно из стратегических направлений социальной политики. При этом гендерная политика направлена на преодоление дискриминации по признаку пола, гендерной асимметрии в сфере властных отношений, гендерного дисбаланса на рынке труда, занятости. Гендерная политика в контексте международных законодательных актов осуществляется с учетом национального своеобразия, особенностей политического устройства, и социально-экономического развития отдельно взятой страны. При всех существующих различиях гендерная политика в ее узком значении — это целенаправленный, динамический, адаптивный процесс государственного управления, регулирования, координации, контроля в сфере гендерных отношений на трех основаниях: заданной политической доктрины; государственной идеологии; программных приоритетов и ценностей гендерного равенства. Междисциплинарность гендерной политики интегрирует ее с другими направлениями социальной политики. Отсюда следует: гендерная политики имплицитна целям, содержанию государственной семейной политики, демографической, образовательной, молодежной, охраны материнства и детства. Формирование и реализация гендерной политики опирается на анализ, интерпретацию статистических данных (направлений социальной политики), которые дезагрегированы по признаку пола, в динамике показателей. На основе использования методологии ООН, с учетом национальной специфики белорусского общества разработана и развивается релевантно-гендерная статистика как информационный ресурс принятия решений. Гендерная статистика в Беларуси применяется органами власти, управленца-ми-практиками, учеными. Практика подтверждает, использование гендерного подхода в системе государственного управления способствует обеспечению прав, свобод, возможностей женщин, повышает их социальные и политические статусы как внутри общественных институтов, так и на уровне государства. И наоборот, игнорирование гендерного фактора может быть разрушительным для общества и его институтов.
Рассмотрено участие церковных организаций в политическом процессе. Церковь как институт принимает активное участие в международных отношениях. Деятельность религиозных организаций на международной арене носит неоднозначный характер. Показано, что религиозные институты способны оказывать влияние на политику государства. Они, в исторической ретроспективе, использовали политику вмешательства во внутренние и во внешние дела государств. Религиозные организации проявляли и проявляют противоречивое воздействие на межгосударственные отношения. Церковные организации пытались быть деятельными участниками в политической жизни. При усилении светской власти, религиозные организации не перестали использовать политические технологии давления на политику правящего класса. Они их изменяли и адаптировали к новым политическим реалиям.
Церковь как институт, как правило, пользуется авторитетом среди населения в большинстве стран. Мировоззрение многих социальных групп по-прежнему формируется под влиянием религиозных доктрин и концепций. Церковь, как и государство, может мобилизовать своих сторонников. Многие из них готовы отстаивать интересы церкви в политическом процессе. Участь многих политических режимов, непосредственным образом зависела от взаимодействия с руководством церкви. В свою очередь современные политические акторы пытаются усилить с помощью религиозного института собственную политическую власть. Правящий класс заинтересован в участии церкви в политике. Их сотрудничество является взаимовыгодным.
Активизация церковных организаций в политическом процессе зависит от деятельности государства. В России популярностью пользуется Русская православная церковь. Она активно продвигает интересы российской политической элиты, которые в свою очередь оказывают РПЦ различную поддержку. Наряду с этим церковь стремиться противодействовать распространению в стране западных идеалов. Священнослужители активно проповедуют традиционные христианские ценности в общественно-политическом процессе. Их влияние с каждым годом увеличивается.
ISSN 2587-8174 (Online)